"...Конечно, там, на фронте, любовь была другая. Каждый знал, что ты можешь любить сейчас, а через минуту может этого человека не быть. Ведь вот, наверное, когда мы в мирных условиях любим, мы ведь не с таких позиций смотрим. У нашей любви не было сегодня, завтра… Уж если мы любили, значит, любили. Во всяком случае,вот неискренности там не могло быть, потому что очень часто наша любовь кончалась фанерной звездой на могиле..."…

"Про любовь спрашиваете? Я не боюсь сказать правду... Я была “пэпэже”, то, что расшифровывается — походно-полевая жена. Жена на войне. Вторая. Незаконная.

Первый командир батальона...

Я его не любила. Он хороший был человек, но я его не любила. А пошла к нему в землянку через несколько месяцев. Куда деваться? Одни мужчины вокруг, так лучше с одним жить, чем всех бояться. В бою не так страшно было, как после боя, особенно, когда отдых, на переформирование отойдем. Как стреляют, огонь, они зовут: "Сестричка! Сестренка!", а после боя каждый тебя стережет...

Из землянки ночью не вылезешь... Говорили вам это другие девчонки или не признались? Постыдились, думаю... Промолчали. Гордые! А оно все было... Потому что умирать не хотелось... Было обидно умирать, когда ты молодой... Ну, и для мужчин тяжело четыре года без женщин...

В нашей армии борделей не было, и таблеток никаких не давали. Где-то, может, за этим следили. У нас нет. Четыре года... Командиры могли только что-то себе позволить, а простой солдат нет. Дисциплина. Но об этом молчат... Не принято... Нет... Я, например, в батальоне была одна женщина, жила в общей землянке. Вместе с мужчинами.

Отделили мне место, но какое оно отдельное, вся землянка шесть метров. Я просыпалась ночью оттого, что махала руками — то одному дам по щекам, по рукам, то другому. Меня ранило, попала в госпиталь и там махала руками. Нянечка ночью разбудит: "Ты — чего?" Кому расскажешь?
Первого командира убило осколком мины.

Второй командир батальона...

Я его любила. Я шла с ним в бой, я хотела быть рядом. Я его любила, а у него была любимая жена, двое детей. Он показывал мне их фотографии. И я знала, что после войны, если останется жив, он вернется к ним. В Калугу. Ну и что? У нас были такие счастливые минуты! Мы пережили такое счастье! Вот вернулись... Страшный бой... А мы живые... У него ни с кем такое не повторится! Не получится! Я знала... Я знала, что счастливым он без меня не будет. Не сможет быть счастливым ни с кем так, как мы были с ним счастливы на войне. Не сможет... Никогда!..

В конце войны я забеременела. Я так хотела... Но нашу дочку я вырастила сама, он мне не помог. Палец о палец не ударил. Ни одного подарка или письма. Открыточки. Кончилась война, и кончилась любовь. Как песня... Он уехал к законной жене, к детям. Оставил мне на память свою фотокарточку. А я не хотела, чтобы война кончалась...

Страшно это сказать... Открыть свое сердце... Я — сумасшедшая. Я любила! Я знала, что вместе с войной кончится и любовь. Его любовь... Но все равно я ему благодарна за те чувства, которые он мне дал, и я с ним узнала. Вот я его любила всю жизнь, я пронесла свои чувства через годы. Мне уже незачем врать. Я уже старая. Да, через всю жизнь! И я не жалею.

Дочь меня упрекала: "Мама, за что ты его любишь?" А я люблю... Недавно узнала — он умер. Я много плакала... И мы даже из-за этого поссорились с моей дочерью: "Что ты плачешь? Он для тебя давно умер". А я его и сейчас люблю. Вспоминаю войну, как лучшее время моей жизни, я там была счастливая...
Только, прошу вас, без фамилии. Ради моей дочери..."

Софья К-вич, санинструктор
"Мы были живые, и любовь была жива....Раньше это был большой позор - на нас говорили: ППЖ, полевая, подвижная жена. Говорили, что нас всегда бросали. Никто никого не бросал! Иногда, конечно, что-то не складывалось, так и сейчас бывает, сейчас даже чаще. Но в основном сожители или погибали, или до конца дней доживали со своими законными мужьями.

Мой брак полгода был незаконным, но мы прожили с ним 60 лет. Его звали Илья Головинский, кубанский казак. Я пришла к нему в блиндаж в феврале 1944 года.
-Как же ты шла? - спрашивает.
-Обыкновенно.
Утром он говорит:
-Давай, я тебя провожу.
-Не надо.
-Нет, я тебя провожу.
Мы вышли, а кругом написано: "Мины, мины, мины". Оказывается, я к нему шла по минному полю. И прошла".

Анна Мишле, санинструктор
"Прибыли на Первый Белорусский фронт... Двадцать семь девушек. Мужчины на нас смотрели с восхищением: "Ни прачки, ни телефонистки, а девушки-снайперы. Мы впервые видим таких девушек. Какие девушки!" Старшина в нашу честь стихи сочинил. Смысл такой, чтобы девушки были трогательными, как майские розы, чтобы война не покалечила их души.

Уезжая на фронт, каждая из нас дала клятву: никаких романов там не будет. Все будет, если мы уцелеем, после войны. А до войны мы не успели даже поцеловаться. Мы строже смотрели на эти вещи, чем нынешние молодые люди. Поцеловаться для нас было — полюбить на всю жизнь. На фронте любовь была как бы запрещенной, если узнавало командование, как правило, одного из влюбленных переводили в другую часть, попросту разлучали. Мы ее берегли-хранили. Мы не сдержали своих детских клятв... Мы любили...

Я думаю, что если бы я не влюбилась на войне, то я бы не выжила. Любовь спасала. Меня она спасла..."

Софья Кригель, старший сержант, снайпер
"- Но ведь была любовь?
- Да, была любовь. Я ее встречала у других. Но вы меня извините, может, я и не права, и это не совсем естественно, но я в душе осуждала этих людей. Я считала, что не время заниматься личными вопросами. Кругом зло, смерть, пожар. Мы каждый день это видели, каждый час. Невозможно было забыть об этом. Ну, невозможно, и все. Мне кажется, что так думала не одна я."

Евгения Кленовская, партизанка
Я многое забыла, почти все забыла. А думала, что не забуду. Ни за что не забуду.
Мы уже шли через Восточную Пруссию, уже все говорили о Победе. Он погиб... Погиб мгновенно... От осколка... Мгновенной смертью. Секундной. Мне передали, что их привезли, я прибежала... Я его обняла, я не дала его забрать. Хоронить.

В войну хоронили быстро: днем погиб, если бой быстрый, то сразу собирают всех, свозят отовсюду и роют большую яму. Засыпают. Другой раз одним сухим песком. И если долго на этот песок смотреть, то кажется, что он движется. Дрожит. Колышется этот песок. Потому что там... И я не дала его тут же хоронить. Хотела, чтобы еще была у нас одна ночь. Сидеть возле него. Смотреть... Гладить...

Утром... Я решила, что увезу его домой. В Беларусь. А это — несколько тысяч километров. Военные дороги... Неразбериха... Все подумали, что от горя я сошла с ума. "Ты должна успокоиться. Тебе надо поспать". Нет! Нет! Я шла от одного генерала к другому, так дошла до командующего фронтом Рокоссовского. Сначала он отказал... Ну, ненормальная какая-то! Сколько уже в братских могилах похоронено, лежит в чужой земле...

Я еще раз добилась к нему на прием:
- Хотите, я встану перед вами на колени?
-Я вас понимаю... Но он уже мертвый...
- У меня нет от него детей. Дом наш сгорел. Даже фотографии пропали. Ничего нет. Если я его привезу на родину, останется хотя бы могила. И мне будет куда возвращаться после войны.

Молчит. Ходит по кабинету. Ходит.
- Вы когда-нибудь любили, товарищ маршал? Я не мужа хороню, я любовь хороню.
Молчит.
- Тогда я тоже хочу здесь умереть. Зачем мне без него жить?
Он долго молчал. Потом подошел и поцеловал мне руку.
Мне дали специальный самолет на одну ночь. Я вошла в самолет... Обняла гроб... И потеряла сознание..."

Ефросинья Бреус, капитан, врач
"Влюбился в меня командир роты разведчиков. Записочки через своих солдат пересылал. Я пришла к нему один раз на свидание. "Нет, — говорю. — Я люблю человека, которого уже давно нет в живых". Он вот так близко ко мне придвинулся, прямо в глаза посмотрел, развернулся и пошел. Стреляли, а он шел и даже не пригибался...

Потом, это уже на Украине было, освободили мы большое село. Я думаю: "Дай пройдусь, посмотрю". Погода стояла светлая, хатки белые. И за селом так — могилки, земля свежая... Тех, кто в бою за это село погиб, там похоронили. Сама не знаю, ну как потянуло меня. А там фотография на дощечке и фамилия. На каждой могилке... И вдруг смотрю — знакомое лицо... Командир роты разведчиков, который мне в любви признался. И фамилия его... И мне так не по себе стало. Страх такой силы... Будто он меня видит, будто он живой...

Вот я чувствовала... Будто я перед ним виновата... “

"Только недавно узнала я подробности гибели Тони Бобковой. Она заслонила от осколка мины любимого человека. Осколки летят — это какие-то доли секунды... Как она успела? Она спасла лейтенанта Петю Бойчевского, она его любила. И он остался жить.

Через тридцать лет Петя Бойчевский приехал из Краснодара и нашел меня на нашей фронтовой встрече, и все это мне рассказал. Мы съездили с ним в Борисов и разыскали ту поляну, где Тоня погибла. Он взял землю с ее могилы... Нес и целовал...".

Нина Вишневская, старшина, санинструктор танкового батальона
"Начальником штаба был старший лейтенант Борис Шестерёнкин. Он на два года всего-то старше меня.
И вот он стал, как говорится, предъявлять претензии ко мне, без конца ко мне приставать... А я говорю, что я шла на фронт не для того, чтоб замуж выходить или любовь какую-то крутить, я воевать пришла!

Когда у меня командиром был Горовцев, тот ему всё время говорил: "Оставь старшину! Не трогай её!» а при новом командире начштаба распустился совсем, стал без конца ко мне приставать. Я его послала на три буквы. А он мне: "Пять суток". Я развернулась, и говорю: "Слушаюсь, пять суток!" Вот и всё.

Командир роты сходила к начштаба, взяла у него направление, выписку, и повели меня на гауптвахту. Гауптвахта была в землянке. Привели туда, а там 18 девушек сидит! Две комнаты в землянке, но окна только наверху есть.

Вечером писарь мне несёт подушку и одеяло. Она суёт их вечером мне и говорит: "Шестерёнкин прислал", а я говорю: "Подушку и одеяло отнеси ему назад и скажи, пусть он под жопу себе положит". Я тогда настырная была! "

Нина Афанасьева, старшина женского запасного стрелкового полка
"У нас — комбат и медсестра Люба Силина... Они любили друг друга! Это все видели... Он шел в бой, и она... Говорила, что не простит себе, если он погибнет не на ее глазах, и она не увидит его в последнюю минуту. "Пусть, — хотела, — нас вместе убьют. Одним снарядом накроет". Умирать они собирались вместе или вместе жить.

Наша любовь не делилась на сегодня и на завтра, а было только — сегодня. Каждый знал, что ты любишь сейчас, а через минуту или тебя или этого человека может не быть. На войне все происходило быстрее: и жизнь, и смерть. За несколько лет мы прожили там целую жизнь. Я никогда никому не могла это объяснить. Там — другое время...

В одном бою комбата тяжело ранило, а Любу легко, чуть царапнуло в плечо. И его отправляют в тыл, а она остается. Она уже беременная, и он ей дал письмо: "Езжай к моим родителям. Что бы со мной ни случилось, ты моя жена. И у нас будет наш сын или наша дочь".

Потом Люба мне написала: его родители не приняли ее, и ребенка не признали. А комбат погиб..."

Нина Михай, старший сержант, медсестра
"…У нас служила санинструктором Стукалова Валя. Она мечтала стать певицей. У неё был очень хороший голос и такая фигура... Блондинка, интересная, голубоглазая. Мы с ней немножко подружились. Она участвовала в художественной самодеятельности. Они перед прорывом блокады ездили с выступлениями по частям. На Неве стояли наши эсминцы "Смелый", "Храбрый".

Валя пела, а ей аккомпанировал старшина или мичман с эсминца Бобров Модест родом из г. Пушкина. Валя ему очень понравилась. В том же красноборском мешке, где была ранена я, ранило в бедро и Валю. Ей ампутировали ногу. Когда об этом узнал Модест, то он отпросился у командира корабля в отпуск в Ленинград. Узнал, в каком госпитале она лежит.

Я не представляю где, но он достал цветы, это сегодня можно заказать доставку цветов, а в то время об этом даже не слышали! В общем, с этим букетом роз пришел в госпиталь, вручил Вале эти цветы. Встал на колени и попросил её руки.... У них трое детей. Два сына и дочь".

Тамара Овсянникова, связистка
"Мой первый поцелуй...
Младший лейтенант Николай Белохвостик... тогда были молодые годы. Юные. Я думала... Была уверена... Что... Я никому не признавалась, даже подруге, что в него влюблена. По уши. Моя первая любовь... Может, и единственная? Кто знает... Я думала: никто в роте не догадывается. Мне никто раньше так не нравился! Если нравился, то не очень. А он... Я ходила и о нем постоянно думала, каждую минуту. Что... Это была настоящая любовь. Я почувствовала. Все знаки...

Мы его хоронили... Он лежал на плащ-палатке, его только-только убило. Немцы нас обстреливают. Надо хоронить быстро... Прямо сейчас... Нашли старые березы, выбрали ту, которая поодаль от старого дуба стояла. Самая большая. Возле нее... Я старалась запомнить, чтобы вернуться и найти потом это место. Тут деревня кончается, тут развилка... Но как запомнить? Как запомнить, если одна береза на наших глазах уже горит... Как?

Стали прощаться... Мне говорят: "Ты — первая!" У меня сердце подскочило, я поняла... Что... Всем, оказывается, известно о моей любви. Все знают... Мысль ударила: может, и он знал? Вот... Он лежит... Сейчас его опустят в землю... Зароют. Накроют песком... Но я страшно обрадовалась этой мысли, что, может, он тоже знал. А вдруг и я ему нравилась? Как будто он живой и что-то мне сейчас ответит... Вспомнила, как на Новый год он подарил мне немецкую шоколадку. Я ее месяц не ела, в кармане носила.

Сейчас до меня это не доходит, я всю жизнь вспоминаю... Этот момент... Бомбы летят... Он... Лежит на плащ-палатке... Этот момент... А я радуюсь... Стою и про себя улыбаюсь. Ненормальная. Я радуюсь, что он, может быть, знал о моей любви...
Подошла и его поцеловала. Никогда до этого не целовала мужчину... Это был первый..."

Любовь Гроздь, санинструктор

"Выходили из окружения... Куда ни кинемся — везде немцы. Решаем: утром будем прорываться с боем. Все равно погибнем, так лучше погибнем достойно. В бою. У нас было три девушки. Они приходили ночью к каждому, кто мог... Не все, конечно, были способны. Нервы, сами понимаете. Такое дело... Каждый готовился умереть...

Вырвались утром единицы... Мало... Ну, человек семь, а было пятьдесят. Посекли немцы пулеметами... Я вспоминаю тех девчонок с благодарностью. Ни одной утром не нашел среди живых... Никогда не встретил...»

Из собранного Светланой Алексиевич
"У нас один офицер влюбился в немецкую девушку...
Дошло до начальства... Его разжаловали и отправили в тыл. Если бы изнасиловал... Это... Конечно, было... У нас мало пишут, но это — закон войны. Мужчины столько лет без женщин обходились, и, конечно, ненависть.

Войдем в городок или деревню — первые три дня на грабеж и... Ну, негласно, разумеется... Сами понимаете... А через три дня уже можно было и под трибунал попасть. Под горячую руку. А три дня пили и... А тут — любовь. Офицер сам признался в особом отделе — любовь. Конечно, это — предательство... Влюбиться в немку — в дочь или жену врага? Это... И... Ну, короче, забрали у него фотографии, ее адрес..."

А. Раткина, младший сержант, телефонистка
"Привезли раненого, полностью забинтованный, у него было ранение в голову, он чуть только виден. Немножко. Но, видно, я ему кого-то напомнила, он ко мне обращается: "Лариса… Лариса… Лорочка…" По всей видимости, девушку, которую он любил. Я знаю, что я этого товарища никогда не встречала, а он зовет меня.

Я подошла, никак не пойму, все присматриваюсь. "Ты пришла? Ты пришла?" Я за руки его взяла, нагнулась… "Я знал, что ты придешь…“ Он что-то шепчет, я не могу понять, что он говорит.

И сейчас не могу рассказывать, когда вспомню этот случай, слезы пробиваются. „Я, — говорит, — когда уходил на фронт, не успел тебя поцеловать. Поцелуй меня…“ И вот я нагибаюсь над ним и поцеловала его. У него из глаза слеза выскочила и поплыла в бинты, спряталась. И все. Он умер…"

Ольга Омельченко, санинструктор стрелковой роты
"Ушла я из Казани на фронт девочкой, девятнадцать лет. А через полгода писала маме, что мне дают двадцать пять — двадцать семь лет. Каждый день в страхе, в ужасе. Осколок летит, так кажется: с тебя снимают кожу. И люди умирают. Умирают каждый день, каждый час. Такое чувство, что каждую минуту. Простыней не хватало накрыть. В нижнем белье складывали. Страшная тишина стояла в палатах. Такой тишины я больше никогда не помню.

И я говорила себе, что ни одного слова любви в этом аду я слышать не смогу. Не смогу поверить. Из-за этого...
Девчонки постарше говорили, что, мол, если бы даже все горело, все равно была бы любовь. А я не соглашалась. Вокруг раненые, вокруг стон… У мертвых такие желто-зеленые лица. Ну, как ты можешь думать о радости? О своем счастье. Душа рвалась… И так страшно, что волосы седели. Я не хотела сочетать любовь с этим. Мне казалось, что здесь любовь погибнет мигом. Без торжества, без красоты какая может быть любовь? Кончится война, будет красивая жизнь. И любовь. Вот такое было чувство.

Убить могли каждую минуту. Не только днем, но и ночью. Война не прекращалась ни на минуту. А вдруг я погибну, и тот, кто меня полюбит, будет страдать. И мне так жалко.
Мой теперешний муж, он за мной так ухаживал. А я ему говорила: "Нет-нет, кончится война, только тогда мы сможем об этом говорить".

Не забуду, как однажды он вернулся из боя и просил: "У тебя нет какой-нибудь кофточки? Одень, пожалуйста. Дай посмотреть, какая ты в кофточке". А у меня ничего не было, кроме гимнастерки.

Я и подружке своей говорила: "Цветов тебе не дарил, не ухаживал… И вдруг — замуж. Разве это любовь?" Я ее чувств не понимала…"

Мария Божок, медсестра
"В 1944 году, когда прорвали и сняли блокаду Ленинграда, соединились Ленинградский и Волховский фронт. Мы освободили Великий Новгород, Псковскую область, вышли на Прибалтику. Когда освобождали Ригу, было время затишья перед боем, мы устроили песни-пляски, и к нам пришли летчики с аэродрома. Я с одним потанцевала.

Была строгая дисциплина: в 10 часов старшина командовал "отбой", и солдаты строились на проверку. Ребята с девочками попрощались, пошли. Солдат, с которым мы танцевали, спрашивает: "Как звать тебя?" - "Зина". - "Зина, давай обменяемся адресами. Может, кончится война, живы останемся, встретимся?". Я ему дала адрес бабушки…

После войны, работая пионервожатой, прихожу домой, смотрю, бабушка стоит у окна, улыбается. Думаю: "Что такое?" Открываю дверь, стоит летчик Анатолий, с которым мы танцевали. Он закончил войну в Берлине, сохранил адрес и приехал. Когда мы с ним расписались, мне было 19, а ему 23 года. Так я попала в Москву, и мы прожили вместе всю жизнь".

Зинаида Иванова, связистка
"Седьмого июня у меня было счастье, была моя свадьба. Часть устроила нам большой праздник. Мужа я знала давно: он был капитан, командовал ротой. Мы с ним поклялись, если останемся жить, то поженимся после войны. Дали нам месяц отпуска…
Мы поехал в Кинешму, это Ивановская область, к его родителям. Я ехала героиней, я никогда не думала, что так можно встретить фронтовую девушку.

Мы же столько прошли, столько спасли матерям детей, женам мужей. И вдруг… Я узнала оскорбление. я услышала обидные слова. До этого же кроме как: "сестричка родная", "сестричка дорогая" ничего другого не слышала. А я не какая-нибудь была, я была красивенькая, чистенькая.

Сели вечером пить чай, мать отвела сына на кухню и плачет: "На ком ты женился? На фронтовой… У тебя же две младшие сестры. Кто их теперь замуж возьмет?"

Тамара Умнягина, гвардии младший сержант, санинструктор
"— А любовь была на войне? — спрашиваю я.
— Среди фронтовых девчонок я встречал много красивых, но мы не видели в них женщин. Хотя, на мой взгляд, они были чудесные девчонки. Но это были наши подружки, которые выволакивали нас с поля боя. Спасали, выхаживали. Меня дважды вытаскивали раненого. Как я мог к ним плохо относиться? Но вы могли ли бы выйти замуж за брата? Мы называли их сестренками.
— А после войны?
— Кончилась война, они оказались страшно незащищенными. Вот моя жена. Она — умная женщина, и она к военным девушкам плохо относится. Считает, что они ехали на войну за женихами, что все крутили там романы. Хотя на самом деле, у нас же искренний разговор, это чаще всего были честные девчонки. Чистые.

Но после войны... После грязи, после вшей, после смертей... Хотелось чего-то красивого. Яркого. Красивых женщин... У меня был друг, его на фронте любила одна прекрасная, как я сейчас понимаю, девушка. Медсестра. Но он на ней не женился, демобилизовался и нашел себе другую, посмазливее.

И он несчастлив со своей женой. Теперь вспоминает ту, свою военную любовь, она ему была бы другом. А после фронта он жениться на ней не захотел, потому что четыре года видел ее только в стоптанных сапогах и мужском ватнике. Мы старались забыть войну. И девчонок своих тоже забыли..."

Из разговора Светланы Алексиевич и Николая, командира саперного батальона

"Была ли на войне любовь? Была! И те женщины, которых мы встретили там, прекрасные жены. Верные подруги. Кто женился на войне, это самые счастливые люди, самые счастливые пары. Вот мы тоже полюбили друг друга на фронте. Среди огня и смерти. Это — прочная связь. Не буду отрицать, что было и другое, потому что долгая была война и много нас было на войне. Но я больше помню светлого. Благородного.

На войне я стал лучше... Несомненно! Как человек я стал там лучше, потому что там много страдания. Я видел много страдания и сам много страдал. И там неглавное в жизни стразу отметается, оно лишнее. Там это понимаешь... Но война нам отомстила. Но... В этом мы сами себе боимся признаться... Она догнала нас...

Не у всех наших дочерей сложились личные судьбы. И вот почему: их мамы, фронтовички, воспитали так, как они сами воспитывались на фронте. И папы тоже. По той морали. А на фронте человек, я вам уже сказал, сразу был виден: какой он, чего стоит. Там не спрячешься.

Их девочки представления не имели о том, что в жизни может быть по-иному, чем в их доме. Их не предупредили о жестокой изнанке мира. Эти девочки, выходя замуж, легко попадали в руки проходимцев, те их обманывали, потому что обмануть их ничего не стоило..."

Саул Подвышенский, сержант морской пехоты

Любовь - прекрасное слово. В этом слове тепло и нежность, радость и веселье, счастье и жизнь. Война - страшное слово. В нем горе и страдание, тоска и печаль, несчастье и смерть. Любовь и война - несовместимые понятия. Но что давало солдатам бороться, сопротивляться, переносить невероятные страдания, выживать в страшном пекле войны? Любовь к Родине, к родному дому, к тем, кто остался дома и ждал солдата с войны. Каждый солдат во время войны жил надеждой, что его ждут мама, жена, невеста.

Примером большой и чистой любви служит история взаимоотношений Кангина Валентина Никитича и Соловьевой Анны Даниловны, знакомство которых состоялось 10 декабря 1942 года. В этот день Валентин Никитич получил письмо от незнакомой девушки из города Калинина.

Между молодыми людьми завязалась оживленная переписка. Каждую неделю Валентин получал письма от своей незнакомки. 10 декабря станет для них самой счастливой датой. Этот день будет днем начала дружбы, которая перерастет в любовь.

Каждый день Валентин с нетерпением ждал писем от Анны. Из письма Валентина от 5 января 1943 года:

«Если бы Вы знали, как я жду Ваши письма, как они дороги стали для меня и какой Вы близкой становитесь мне…».

Анна также с нетерпением ждала писем от Валентина, а получив письмо, считала себя самой счастливой девушкой. С радостью она шла на работу, улыбалась всем встречным.

Вскоре Валентин и Анна обменялись фотографиями. Валентин на фотографии увидел веселую девушку с длинными белокурыми косами, с весенними веснушками на щеках, только по черно-белому фото не мог определить цвет глаз. Настоящая русская красавица.

Анна же увидела на фотографии красивого молодого человека с выразительными глазами.

Каждый из них в письме надеялся на встречу, но это были мечты. На фронте заслужить правительственную награду было легче, чем получить отпуск для поездки домой. Валентину Кангину повезло: за отличие в сражении за Птахинскую высоту командование поощрило лейтенанта краткосрочным отпуском с выездом на родину.

30 сентября 1943 года Валентин Кангин приехал в Калинин, направился к Анне по адресу: улица Пушкинская, дом 7. В солнечный теплый день состоялась долгожданная встреча Валентина и Анны, о которой они мечтали в письмах почти десять месяцев. Вечером Валентин и Анна заметили на небе большое количество звезд. Анна предложила выбрать яркую звезду и считать ее своей. Так появилась их общая звезда.

Вскоре Валентин Кангин приехал домой, где его встретили мама и сестры, они не могли поверить этому счастью. Из родного дома 7 октября 1943 года Валентин писал Анне:

«...А теперь добавлю то, что за это время я ни разу не был один. Ты постоянно мысленно была со мной. Вот и сейчас мне кажется, что ты сидишь напротив меня и улыбаешься и своим светлым образом освещаешь окружающее пространство....».

Через неделю Кангину В.Н. нужно было возвращаться на фронт. Поезд проезжал мимо Калинина, где произошла еще одна непродолжительная встреча молодых людей. Уже через несколько дней Валентин получил очередное письмо и фотографию от Анны.

«Любимый! Эта улыбка всегда напомнит тебе октябрь 1943 года, перрон Калининского вокзала темной, холодной ночью и провожающую тебя на фронт Аньку после счастливых дней …коротенькой встречи».

С памятного вечера прощания на перроне в октябре 1943 года начинается период дружбы Валентина и Анны. 20 ноября 1943 года Валентин писал Анне:

«...не проходит ни одной ясной ночи, чтобы я не смотрел на звезду. Когда я смотрю на нее, мне кажется, что и ты смотришь, и мы встречаемся взглядами. Звезда наша движется по небосклону вверх и налево. Ты это замечала или нет?...».

«…Я хорошо представляю нашу прогулку сегодня. Лес дремучий. Я люблю такой лес. Вот мы идем, великаны-деревья расступаются. А какая-нибудь елка нет-нет и обсыпит нас искристым снежком. Нам весело и тепло на душе… Ты поможешь мне выбрать самую красивую елку. А потом будем встречать новый год…».

«Ничего не стоит жена, если она не может быть настоящей помощницей своему мужу», - Юрий Герман, «Дорогой мой человек».

В понедельник, 9 мая 2016 года вся Россия отмечает 71-ю годовщину победы в Великой Отечественной войне. Страна чествует своих героев. Во всех городах проходят парады и праздничные мероприятия в честь победителей, которые жизнью и невероятными страданиями заплатили за свободу и мир на нашей планете.

Многие ветераны говорят, что ужас войны убивает в человеке все чувства, оставляя только давящее ожидание нового сражения и горечь от потери близких. Однако, несмотря ни на что, люди испытывали необходимость в простых человеческих чувствах: мимолетной радости от щебечущего вдалеке соловья; пылающей в груди тоски по любимым, с которыми разлучила война. Бывало и так, что отвыкшие от теплых, добрых чувств, эмоционально оголодавшие воины находили на полях сражений свою любовь. МОСЛЕНТА собрала истории настоящей счастливой военной и послевоенной любви.

Юлия Андриановна Гулина, 92 года

Юлия Гулина на праздновании Дня Победы в Парке Горького

из личного архива Юлии Гулиной

Перед самым началом войны я уехала к тетке в Мелекесс (сейчас Димитровград, Ульяновская область) и там заканчивала 10 класс. Мне было 18 неполных лет. Война началась, и поскольку я была очень большая патриотка своей страны, то сразу же со своими подругами побежала в военкомат, чтобы нас забрали на фронт.

Нам сказали: Девочки, а что вы там будете делать? У нас не было никакой профессии, поэтому мы бросились сразу на курсы медсестер. После их окончания в 1942 году меня с моими девочками отправили в Куйбышевскую область, где формировалась десантная дивизия. Нас распределили по частями, и я оказалась в 76-й полковой батарее и стала санитарным инструктором.

Мои родные, конечно, без восторга отнеслись к тому, что я рвалась на фронт. Все говорили: «Ты что, дурочка? А я решила, что без меня победы не будет».

Я такие высокопарные слова не говорила, но отвечала: «Нет, я должна». Затем началась Сталинградская битва, мы были на Среднем Дону и потом дошли до Украины, где в Харькове я попала в окружение и пробыла там около семи месяцев. Потом меня судьба забросила в Днепропетровск. Там оказалась часть, где служил Николай Васильевич Гулин – врач и мой будущий муж. В 35-м гвардейском полку воздушно-десантной дивизии.

В то время, когда мы были на Дону, они сражались в Сталинграде. Дивизию туда выбросили, и немцы разбили их в пух и прах. От всего полка остались какие-то части, их вывели и отправили в Днепропетровск. Там и началась наша совместная война.

Меня направили в его полк, который находился буквально в километре от передовой. Наша задача была – доставлять раненых в санитарный пункт, перебинтовать, накормить, напоить, уложить и сразу же транспортировать.

В полку все девчонки были украинки, ему они не нравились. Видно, среди них я чем-то выделялась.

И вдруг в декабре 1943 года, перед Новым годом, меня вызывает командир полка к себе. Я явилась, как полагается. Командир сказал: «Вот у меня сидит Гулин, и он говорит, что ты ему нравишься». Я отвечаю: «Ну и что, за чем дело стало?» А он: «Ну ты что, не можешь сказать, что он тебе тоже нравится?» Я сказала: «Ну нравится, и что дальше?» Он вызвал начальника штаба и сказал ему писать приказ по полку, что с такого-то числа Ляпиговскую (девичья фамилия Юлии Андриановны) считать Гулиной, что она его жена. Это была официальная бумага, как в ЗАГСе.

Я ей тогда совершенно не придала никакого значения. Конечно, мы до этого с Николаем встречались, он мне действительно нравился, но никаких поползновений в его сторону я не предпринимала. Отметить такую своеобразную «свадьбу» у нас не получилось. На фронте совсем не было возможности как-то собраться, посидеть и уж тем более танцевать, например.

Ну чего-то там налили, отметили немножко и все, на этом дело кончилось. А так, у него свой вещмешок, у меня свой – вот так мы и жили всю войну.

Когда шло наступление, мы как санитары шли сзади, нам находили какое-то место, подходящее для санитарного пункта, и мы должны были развернуть свои палатки, разложить медикаменты. Наш командир – старший врач полка и мой муж – в это время организовывал весь этот процесс.

Он следил за тем, чтобы мы вовремя развернули палатки и были готовы принять раненых. Если мы припоздали, то нам доставалось очень сильно. И никаких поблажек из-за моего замужества за одним из командиров нашего полка мне не делали. На фронте все были в одинаковом положении.

У меня даже вот всего три медали, например, в отличие от моих сослуживцев, других санитарок. Муж вообще очень боялся как-то меня переоценить, чтобы ничего там не подумали, что меня просто так награждают.

Никаких привилегий на войне мое замужество мне не дало. Это была такая особенность его характера. Я ему говорила потом: «Ага, поскромничал. Мне только три медали дал, а им – вон сколько».

А любви на фронте, на самом деле, никакой не было. Какие-то мимолетные встречи и не более того. Для этого не было никаких условий. Просто, встретились двое военнослужащих, хорошо друг к другу относятся и все. Он начальник, а ты подчиненный, ничего такого. Николай мне очень напоминал Баталова из «Дорогой мой человек» (актер Алексей Баталов, сыгравший главного героя фильма Иосифа Хейфица «Дорогой мой человек» – врача Владимира Устименко).

Мы совсем не проявляли своих чувств, потому что и не умели, и вообще не так были воспитаны. Может, характеры такие. Наша любовь была внутри нас, всегда рядом. А собирались мы вместе на свидание и песни пели, когда на марше шли по 45 километров.

У пехоты не было никаких автомобилей, ничего, поэтому приходилось тащить все на себе. Однажды, когда мои сослуживицы узнали, что я считаюсь женой нашего командира, одна из них мне сказала: «Ну вот, жена, на тебе мешок с вещами твоего мужа и распоряжайся ими».

Вместе мы с Николаем бывали только, когда была какая-то передышка. Мы пошли по Украине, освобождали Одессу, затем нас направили на Варшаву. Это было в 1944 году. В Польше в августе 1944 года был приказ по армиям. Женщин, которые были призваны добровольно, и служат в низших званиях, можно было демобилизовать. И я отправилась в Одессу, поступать в медицинский институт. Я стала учиться, а муж воевал.

В самом конце войны меня в Москву из Одессы к себе позвала будущая свекровь, и я тут уже заканчивала институт, а муж был на фронте. Они жили в деревянном доме на 2-й Мещанской улице (сейчас улица Гиляровского). Я жила у свекрови, она меня восприняла очень хорошо. Она относилась ко мне с очень большим уважением, не говорила: Вот там какая-то фронтовая приехала. Я сразу же стала учиться.

Он получил еще несколько ранений, потому что был очень храбрый командир, всегда шел в атаку со своими подчиненными. Никогда не чурался передовой.

Мы часто переписывались и, несмотря на долгую разлуку, он и я, мы оказались верны вот тому самому приказу нашего командира в 1943 году.

Юлия Гулина (крайняя справа) с боевыми подругами, 1942 год

Фото: из личного архива Юлии Гулиной

Когда война закончилась, он был в Германии, вызвал меня туда. В Берлине, в консульстве, было официальное бракосочетание. С этих пор мы и живем вместе. По сути дела, там и началась наша семейная жизнь. В Германии, в Заальфельде был один смешной эпизод, когда я лежала в роддоме, беременная нашим первым сыном.

Николай со своим полком уходил на какие-то учения постоянно. И когда родился сын, он прислал оттуда в этот медсанбат, где я лежала, чемоданчик с вещами для ребенка. Когда я его открыла, он оказался полон бутылками водки. Они предназначались бригаде врачей, которая принимала роды. Выяснилось, что чемоданы просто перепутали.

В Германии мы с сыном оставались недолго, нас попросили уехать в Москву, и я больше туда не возвращалась, а он почти на шесть лет остался там еще служить. Я жила со своей свекровью на Мещанской. Затем наши оккупационные войска начали выводить из Германии, и Николай вернулся в Москву. В этом деревянном домишке мы прожили почти 30 лет.

Их сломали, и нас переселили в свою собственную квартиру. А так, с характером моего мужа, я не знаю, когда мы бы вообще получили свое жилье. Он никогда ничего не просил, не суетился, совсем не такой был человек.

Вот так и создавалась моя семья, она была проверена фронтом, временем. С ним мы прожили долгую счастливую жизнь, родили двоих детей. Так получилось, что он умер раньше, а я вот еще жива.

Владимир Фарафонов, 63 года (рассказывает историю любви своих родителей)

Мстислав и Лидия Фарафоновы

В день начала войны, 22 июня 1941 года, мой папа Фарафонов Мстислав Прокофьевич закончил 10 класс. От военкомата его отправили учиться в Севастопольское военно-морское училище. Отец всегда хотел быть военным моряком, потому что он родился в Башкирии, никогда не видел моря и испытывал к нему романтические чувства. Он попал на ускоренные курсы плавательного состава.

Фронт достаточно быстро продвигался к Севастополю, Крым оставили немцам, поэтому ему пришлось, будучи курсантом, участвовать в обороне города. Он получил ранение обеих ног и обморожение. Его отправили доучиваться в Баку, а школьный аттестат и остальные документы остались в училище в Севастополе. Отец участвовал в охране тыловых частей, которые занимались добычей нефти.

Закончив училище на Каспийском море, он попал служить в северный военно-морской флот в город Ваенга (сейчас Североморск). Он был сначала первым помощником, потом капитаном большого морского охотника, серии «турбинист».

Почему в таком юном возрасте, ему было всего 19 лет, его поставили командовать целым кораблем? Потому что они занимались сопровождением английских караванов, которые доставляли нам по ленд-лизу, и часто гибли.

В этих местах было очень много немецких подводных лодок. Плюс ко всему советские корабли были не самые совершенные. Не было акустики и других всевозможных технических приспособлений. Поэтому набирали команды в основном из заключенных, молодых и тех, у кого не было семей.

Мстислав Фарафонов (второй слева) с товарищами по военно-морскому училищу

из личного архива Владимира Фарафонова

Но, по счастливой случайности, отец остался жив и даже подбил одну немецкую лодку. За это его даже представили к награде, присвоили звезду Героя Советского Союза, выплатили денежное вознаграждение. Однако, поскольку они были фактически дети, по 20 лет, то деньги, конечно пропили.

Затем в порту Ваенги завязалась драка, а потом еще и перестрелка с английскими летчиками. Отца все-таки отправили в штрафбат, а звезду отобрали.

В конце 1944 года он участвовал в высадке десанта в Норвегии. Его ранили пулеметной очередью в спину, а потом отправили в госпиталь, где он пролежал почти до мая 1945 года и был комиссован по ранению.

Просмотров : 10769

Мария Баташова:
«Эту историю рассказывала мне бабушка, когда я была еще ребенком. Вспоминаю, как часто сидела у нее на коленях, слушая разные (и грустные, и порой смешные) истории про войну. Однако ту историю бабушка Вера рассказала мне всего один раз, но почему-то именно ее я отчетливо запомнила.

«Жили мы тогда в нашей деревушке под Смоленском. Семья у нас большая была - семь детей, правда, трое мальчишек ушли тогда на фронт. Для нас, тех, кто остался, время оказалось трудным, еды почти не было. А тут еще к нам наведалась рота солдат Красной армии. Один из парней был ранен в ногу немецкой пулей. Пулю вытащили на месте, а вот ногу солдат недолечил. Пришлось нам ставить бойца в прямом смысле на ноги. Красноармейцы покинули нашу деревню уже через два дня, а раненый Николай остался еще на неделю. И эта неделя была самой счастливой за всю мою тогдашнюю жизнь. Мы с ним почувствовали друг в друге что-то родное, дорогое. Будто сама судьба нас свела при таких обстоятельствах. И, конечно, мы очень верили, что будем вместе. Случайностей ведь не бывает», - рассказывала бабушка.

Первый год после вынужденной разлуки молодые люди общались письмами. Николай писал, что все у него в порядке, что враг хоть и медленно, но отступает, что один за другим гибнут его товарищи. За один бой, бывало, столько раненых в госпиталь увозят, что эта колонна на несколько километров растягивается. И всех убитых хоронить не получалось… Девушка читала и сопереживала, ждала, надеялась, что смерть обойдет ее любимого стороной. И на третий год войны Вера дождалась самого важного письма от Николая, но, как потом выяснилось, оно было последним… Именно в этом письме Коля в первый раз признался Вере, как сильно любит ее, и посвятил ей свое стихотворение. Как будто чувствовал, что потом уже никогда не сможет этого сказать… Спустя 70 лет моя бабушка по памяти прочитала мне стихотворение, которое ей в своем последнем письме посвятил Николай. Она даже ни разу не запнулась, читая его наизусть. Читала и плакала… Потом Вера узнала, где был похоронен Николай, и часто наведывалась к нему на могилу. Раз в год, в день, когда пришло его последнее письмо, Вера приходила на могилку любимого и читала вслух ему свои письма. До последнего дня своей жизни бабушка хранила их в тайне ото всех. Глубоко в сердце…»

Цветы на минном поле
Одна из самых трогательных историй любви в отечественной литературе тоже зародилась в отнюдь не располагающей к теплым чувствам атмосфере Великой Отечественной. Точнее - в стенах Военной академии бронетанковых и механизированных войск, где в самый разгар войны, в 1943 году, наш земляк и будущий писатель Борис Васильев встретил Зорю Поляк. Вспыхнуло ли между ними чувство с первого или со второго взгляда - неизвестно, но уже спустя три года влюбленные поженились и прожили вместе шестьдесят шесть лет.

Впрочем, семейная идиллия вполне могла не состояться, ведь совместная жизнь началась для супругов с очень драматичного, но от того лишь более эффектного эпизода: собирая цветы, молодые люди внезапно оказались на минном поле. Этот случай Васильев называл эпиграфом ко всей последующей жизни. Вот как вспоминал об этом сам писатель:

«…Я уже набрал букетик, когда вдруг увидел минную растяжку. Проследил глазами и заметил мину, к которой она вела. И понял, что меня занесло на неразминированный участок обороны. Осторожно развернулся к юной жене, а она оказалась передо мною. Лицом к лицу.

Я знаю. Боялась кричать, чтобы ты не бросился ко мне. Сейчас мы осторожно поменяемся местами, и ты пойдешь за мной. Шаг в шаг.

Первым пойду я. Я знаю, как и куда смотреть.

Нет, ты пойдешь за мной. Я вижу лучше тебя.

Говорили мы почему-то очень тихо, но лейтенант Васильева говорила так, что спорить было бессмысленно. И мы пошли. Шаг в шаг. И - вышли. С той поры я часто попадал на минные поля… Вот уже более шести десятков лет я иду по минному полю нашей жизни за Зориной спиной. И я - счастлив. Я безмерно счастлив, потому что иду за своей любовью. Шаг в шаг».

По воспоминаниям всех, кто хотя бы раз в жизни пересекался с этой парой, супругам до конца жизни удалось сохранить необычайно нежное и теплое отношение друг к другу. И единственное, что смогло их разлучить - это смерть. Зоря Альбертовна умерла в январе 2013 года, а спустя два месяца не стало и ее знаменитого супруга.

Хороший немец
«Эту историю мне очень часто рассказывала мама, ведь меня самого в это время еще и на свете-то не было, - вспоминает Алексей Филимонов. - Наша деревня была полностью сожжена, и людям приходилось выкапывать землянки и жить там целыми семьями. И тем не менее отдельным счастливчикам все же удалось сохранить кое-какую домашнюю живность: уток, кур и петухов. Ну а неподалеку от нас, в единственных оставшихся целыми постройках, расположилась группа немецких солдат.

И вот однажды в нашей деревне разразилась страшная эпидемия тифа. Болезнь косила всех, не жалея даже детей, а про лекарства в нашем положении и мечтать было нечего. Так бы, наверное, все и повымерли, если бы не доктор-немец, который повадился ходить к нам и лечить больных. Причем приходил он открыто, днем: видимо, свои не запрещали ему спасать «врагов». Пришел и в нашу землянку, когда тифом заразились мои старшие брат и сестра. Увидев доктора, моя мать тут же бросилась к порогу, закрыла собой вход и начала махать руками: «Нельзя, нельзя к нам, болеют!» Но немец невозмутимо отстранил ее со словами «Матка, отойди!», прошел к постели больных детей и стал поить их каким-то порошком. После этого он приходил еще несколько раз, и вскоре оба выздоровели. Впрочем, как и другие пациенты доктора.

Болезнь пошла на убыль, но визиты доктора на этом не прекратились. Несколько раз он приходил просто для того, чтоб угостить детишек невиданным в те страшные голодные времена шоколадом. Жаль, что я не знаю, как сложилась судьба доброго доктора дальше».

Украденное сердце Джона
текст Елена Хлиманова
Это история очень близкого мне человека - моей бабушки Анастасии Петровны Павлюцкой. Заранее прошу прощения за некоторые неточности, уточнить уже не у кого - бабушки давно не стало. Начало войны совпало с началом ее юности: в 16 лет она сотрудничала с партизанами, а в 17 ее угнали в плен во Франкфурт-на-Одере, что в Германии. Про тягости лагерной жизни бабушка не рассказывала, щадя мою детскую психику, зато рассказала про освобождение. Как близкой подруге. Помню, что я, маленькая, просила ее снова и снова повторять эту историю. Помню, как светились ее глаза, когда она рассказывала про свою любовь… О которой долгое время ей говорить было просто нельзя.

В самом начале мая сорок пятого юную Настю (это и есть моя бабушка) разбудили истошные крики надзирателей: «Шнелле, шнелле!» Всех военнопленных заставили построиться на улице. Последними шли моя бабушка, которая неплохо знала немецкий язык, и ее подруга по лагерю, бывшая учительница немецкого языка. Из разговора надзирателей они поняли, что всех ведут на мост, где расстреляют. Один из немцев позволил бабушке и ее подруге бежать и даже сказал, где им лучше спрятаться.

Девушки затаились в подвале какой-то постройки. К вечеру их нашли американские солдаты, пришедшие освободить узников. Они забрали бывших военнопленных в свой штаб. Накормили. Еда показалась безумно вкусной. Потом позволили помыться и выдали чистую одежду. Американскому солдату Джону, тому самому, который нашел девушек в подвале, понравилась моя бабушка. Он говорил, что она очень напоминает ему мать. Впервые и, наверное, единственный раз в жизни к моей бабушке кто-то относился с такой любовью и нежностью.

Когда пришло время возвращаться на родину, Джон предложил Насте уехать с ним в Америку, сказал, что все уладит с документами, обещал счастливую жизнь гражданки США. Обещал жениться, говорил, что не сможет жить без нее. Рассказывал, что немцы все разрушили, и возвращаться Насте некуда. Несмотря ни на что, бабушка выбрала Родину, обожженную, разрушенную, но свою. Она все эти годы мечтала увидеть маму, маленьких сестер, и ничто не могло победить этого желания. Даже вероятность того, что близких уже нет. Да и слово «родина» тогда имело какое-то другое значение. Когда они прощались, Джон подарил ей золотой гребешок, украшенный брильянтом и рубинами. Этот гребень принадлежал его матери, и он всегда носил его у сердца. Отдавая гребешок Насте, он сказал, что с ним отдает свое сердце, и что он поможет ей на родине: если будет очень трудно, она сможет продать драгоценность и получить за нее много денег.

По дороге домой, в поезде, у бабушки ее соотечественники украли «сердце Джона». Так что от этой безысходной любви у нее остались только воспоминания, которыми она дорожила всю жизнь. И пусть не удалось сберечь драгоценный подарок любимого, ее собственное сердце стало самым надежным тайником их любви. Потом, на родине, было два брака и четверо детей. Но горячее сердце Джона осталось с ней навсегда.

Что почитать во вторые майские выходные? Мы решили вспомнить книги, рассказывающие о Великой Отечественной войне 1941–1945 годов, о людях, чье сердце и в окопах, и под пулями радовалось, страдало и любило, как в мирные времена.

Рядовому советскому бойцу Ивану Терешке, родом из Белоруссии, и итальянской девушке Джулии Новелли удается бежать из фашистского концлагеря и укрыться в Альпах. Их пребывание на свободе длится всего три дня, а связавшее беглецов чувство оказывается сильнее не только языкового барьера, но и голода, ран, смерти и других ужасов войны. Первозданная красота природы, давшей приют Ивану и Джулии, напоминает о днях короткого счастья Адама и Евы в райском саду – Эдеме.

Почему человек не может иметь маленькой надежды на счастье, ради которого рождается на этот свет и к которому стремится?

Фронтовая любовь капитана Павла Акимова, комбата с прошлым моряка, и военной переводчицы, лейтенанта Анны Белозеровой, а попросту Анички, начинается с неприязни, но быстро сменяется взаимным притяжением. Выходец из семьи рабочего с тягой к самообразованию, как у Ломоносова, и профессорская дочка обнаруживают, как много у них общего: от любимых книг и музыки до чувства юмора и взглядов на жизнь. Всего несколько дней им удается провести вместе как молодой семье: Павла переводят на другой фронт, а Аничка, вскоре поняв, что ждет ребенка, уезжает в Москву. Осенью 1944-го Акимов погибает в освободительных боях за Норвегию…

Может быть, близость любимого человека этим именно и прекрасна, что возлюбленная, находящаяся рядом с тобой, все равно что птица, которая добровольно спустилась к тебе на руку, но настоящее место которой – вверху, очень далеко от тебя

На девизе Сани Григорьева «Бороться и искать, найти и не сдаваться!» выросло не одно поколение отважных романтиков, увлеченных наукой и путешествиями. По странной воле обстоятельств именно в роковые годы Великой Отечественной одному капитану – летчику-бомбардировщику Григорьеву – удается вернуть доброе имя погибшему капитану Ивану Татаринову и полностью восстановить хронику его неудавшейся экспедиции 1912 года по Северному морскому пути. Александром движет не только жажда справедливости, но и желание помочь любимой девушке Кате, дочери Татаринова.

Я думаю о тебе так много, что мне даже странно, откуда берется время на все остальное. Это потому, что все остальное – это тоже каким-то образом ты

Современная пастораль, как определил жанр своей повести автор, – это красивая история первой любви, цветка, которому не суждено распуститься из-за мертвого дыхания войны. Взвод 20-летнего лейтенанта Бориса Костяева во время наступления на фашистов на Украине останавливается на одном из хуторов. Люся, девушка, у которой живет Борис, влюбляется в него, тот отвечает взаимностью. Но долг разлучает их: наступление Советской армии продолжается, взвод уходит дальше. В бою Костяев получает легкое ранение в плечо и… умирает. Ему не хочется бороться за жизнь из-за чувства вины, стыда за человечество, допускающее войны. Люся оказывается более сильной духом. Ей удается разыскать могилу любимого и проститься с ним.

…не отдаляйтесь от людей, принимайте мир таким, каков он есть, иначе вас раздавит одиночество

Сослуживцев Ивана Варавву и Алексея Трофимова связывает крепкая мужская дружба и офицерское братство. Защищая интересы родины в различных военных конфликтах первой половины ХХ века, они не раз попадут в трудные ситуации, когда вся надежда только на друга, который прикроет твою спину. Драматичную ноту их отношениям придает запретная, неразделенная, скрываемая любовь Вараввы к жене Трофимова Любе.
Книга легла в основу известного одноименного фильма с Василием Лановым (Варавва) и Георгием Юматовым (Трофимов) в главных ролях.

– Нахлебаешься ты с ним горя, второй-то женой быть совсем невесело.

– Отчего же – второй?

– А оттого, что первая у них – армия. Чуть поманила – и упорхнул твой муженек неизвестно куда. А ты одна в подушку плакать будешь. Реветь и ждать – вот и вся радость

И снова история о первой любви – без трагического, но и без счастливого финала. Герой (автор нарочно, словно наказывая, оставляет его без имени) вспоминает свою молодость, выпавшую на сороковые роковые. Он вновь видит себя начальником штаба батальона, получившего право на короткую передышку в польской деревушке, недавно освобожденной от немцев. И вновь оживают в его сердце чувства к гордой и веселой местной красавице Зосе, признаться в любви к которой за три дня знакомства молодой офицер так и не решился.

Сколько раз за эти годы я вспоминал ее, и всегда она заслоняла других… И по сей день меня не покидает ощущение, что я и в самом деле что-то тогда проспал, что в моей жизни и впрямь – по какой-то случайности – не состоялось что-то очень важное, большое и неповторимое…

Пьеса, 1943

Читать

Долгие прогулки по Москве, вечера в театрах и на концертах, трогательные знаки внимания, мечты о свадьбе и грандиозные планы, связываемые с выбранной профессией, – все это разом обрывает начавшаяся война. Борис уходит добровольцем на фронт, а невеста Вероника остается ждать его. Когда любимый пропадает без вести, девушка от отчаяния выходит замуж за его двоюродного брата Марка и с опозданием понимает, что предала Бориса ради приспособленца, труса и подлеца. На основе пьесы Розов написал сценарий фильма «Летят журавли» с Татьяной Самойловой и Алексеем Баталовым в ролях Вероники и Бориса.

Война калечит людей не только физически, она разрушает внутренний мир человека, и, может быть, это одно из самых страшных ее действий